Поликарпова Евдокия Петровна
Евдокия Петровна Поликарпова обосновалась в Голышманово уже после войны. Родилась она и прожила 11 довоенных лет в деревеньке Богодухово Орловской области.
Немцы пришли в деревню в начале войны. Первым делом расправлялись с партийцами и комсомольцами. Построили виселицу в центре деревни и раз в неделю устраивали казнь. На виселице на глазах у детей до смерти замучили тетю Евдокии Петровны за то, что была комсомолкой. Наденут на шею петлю, опору из-под ног выбьют, а в последний момент снимают удавку. Тут же продолжают допрос и вешают заново. Младший сын не перенес страшной картины, навсегда потерял дар речи.
Когда к Орлу стали подходить наши войска, немцы начали спешно угонять людей с оккупированных территорий в Германию и Литву. Евдокии с матерью и пятерыми братьями и сестрами предстояло прожить три года в страшном литовском концлагере «Алитусе».
Для отправки в товарные вагоны грузили женщин и детей как скот. Называли всех без исключения «русскими свиньями», «русскими собаками». Эшелоны набивали до отказа, люди не могли ни сесть, ни лечь.
По дороге состав хотели разгромить наши партизаны, думали, с боеприпасами для немцев, да услышали человеческие стоны и плач, людей оставили в живых.
Три года нечеловеческих страданий невозможно забыть даже через пятьдесят лет. Особенно тяжело Евдокии Петровне ночью. От воспоминаний слезы текут сами, перехватывает дыхание так, что порой думает - не выдохнуть.
В концлагере фашисты «развлекались» с пленными с особой жестокостью. Женщин раздевали донага, укладывали в ряды и били розгами. Не все поднимались после такой «процедуры».
Иногда водили в баню. Нагое тело обдавали водой из огромного шприца, намыливали мылом, от которого невыносимо жгло кожу, вели под душ. На тела сверху лили сначала крутой кипяток, затем ледяную воду. Спали на четырехъярусных нарах в крупной древесной стружке. Кормили заваренным комбикормом вперемешку с крапивой - черпачок на сутки. Дети до того привыкли к голоду, что есть не хотели. Больше мучила жажда. Воду собирали с крыши по капле. Была рядом с бараками колоночка. Больше полкружки наливать не давали, били розгами. Бараки «дезинфицировали» газом, пока пленные на улице были или в бане. После этого в помещении невозможно было дышать. Ослабленные побоями и голодом люди задыхались от удушья.
Не жалели фашисты и детей. Выгонят всех из бараков и гонят верхом на лошадях в речку. Кто плавать не умел - тонул. Насмотрелись дети на горы человеческих трупов, что росли ежечасно. Тела сгребали бульдозером и сваливали во рвы.
Детство Евдокии в ее воспоминаниях - эпизоды, наполненные смертельной опасностью. Вместе с другими маленькими детьми ее собирались сжечь в крематории, но почему-то отправили со взрослыми в Латвию на работу.
В 14 лет Евдокия стала рабыней у латышей. В деревянных колодках на ногах, которые разбивала в кровь, пасла скот, собирала булыжники с полей, делала все, что скажет хозяйка. О побеге думала день и ночь, но вызволить нужно было и других членов семьи. Неподалеку также гнула спину на латышей- капиталистов ее старшая сестра, где-то на других хуторах работали мать и брат. Со временем она узнала их местонахождение. Освободилась из рабства совершенно неожиданно. Прибежала сестра на пастбище, где Евдокия скот пасла, закричала: «Или сейчас бежим, или никогда». Устремились в лес. Видели, как немцы бегут из Латвии и с ними латыши, боявшиеся советской власти. Во всеобщей панике смогли вызволить мать и младших детей. Семья воссоединилась. На ночлег устроились в лесу. А наутро ближайшие хутора уже были заняты русскими солдатами. Семью скоро отправили в Россию.
Вернулись они, а деревня стерта с лица земли. Опять нужно было выживать. Одно грело душу, что вернулись на родину. Государство помогло хату новую поставить, но на работу не брали. И предателями не считали, но и не доверяли.
День Победы Евдокия Петровна встретила свободной с уже совсем недетским отношением к жизни. Говорит, что не помнит того момента, когда принесли долгожданную весть о конце войны. Видимо, разучилась радоваться за время заточения. Много времени понадобилось, чтобы вновь почувствовать себя человеком после унижений в фашистских застенках.
К жизни у нее бережное, трепетное отношение:
- Как же хорошо мы сейчас живем. Нет войны, голода и разрухи. Берегите это. Мне семьдесят, а я все еще живу со страхом: вдруг все, что меня окружает, можно потерять. Мне дорог каждый человек, каждая вещица. Цену жизни я узнала в концлагере. Поверьте на слово, не дай вам Бог пройти через это.
Н. ГЛАДКОВСКАЯ.
